— Ну и чего не поделили? — равнодушно, без энтузиазма поинтересовался гэбист.
— Да я говорю, завтра будет дождь, а он уперся, твердит, мол, наверняка — вёдро. Сцепились, до крика дошло, так что я съезжаю.
Зазвонил телефон, гэбист хитро улыбнулся:
— Как ты сам выражаешься, это вряд ли.
Телефон звонил, Гуров трубку не брал.
— Лев Иванович, не будь мальчишкой, — сказал гэбист укоризненно. — Извини, но, ей-богу, несерьезно.
Телефон замолчал, тут же зазвонил вновь. Гуров взял бутылку, вновь выпил и жестом показал, что трубку не возьмет. Тогда ее снял гэбист и ответил:
— Полковник Гранин. Извините, не могу. Лев Иванович принимает душ, — он выслушал абонента, подмигнул Гурову и ответил: — Мы с вами знакомы, полковник, я передам ваши слова Льву Ивановичу. Только поверьте моему небольшому опыту общения с этим человеком. Лучше, для вас в первую очередь, если я ничего передавать не буду, а вы через полчасика перезвоните и переговорите лично и в другом тоне. Всего вам доброго, полковник. — Он положил трубку и пояснил: — Они волнуются, говорят, что дана команда тебя не выпускать, требуют на ковер.
— Странно, он произвел на меня очень приятное впечатление. — Гуров допил коньяк.
— А он на самом деле умница и профессионал. Просто он звонил из кабинета спикера и должен был соответствовать.
— Должен — пусть соответствует. А у нас работа. У меня предложение…
Глава 9
Агентурная разработка
Юрий Савиков, который должен был ликвидировать сыщика Гурова, сидел в кабинете напротив несостоявшейся жертвы. Савиков привык к допросам и сидел, привычно ссутулившись, свесив руки между колен, и тупо смотрел в пол. Это была первая беседа убийцы и жертвы. Уголовник встречи ждал и откровенно побаивался. Он, битый, катаный и ломаный, прекрасно понимал, что и прокурорский, и милицейский, которые его мурыжили пустыми вопросами вчера, — лишь мягкий предбанничек. Вот когда за него возьмется сам Гуров, тогда начнется парная, лишь тогда выяснится, на какой он, Юрка Савиков, полке и что его ждет на самом деле.
Он извелся ожидая. Наконец вызвали, привели в кабинет, сняли наручники, и конвойный вышел.
Спокойный голос: «Здравствуйте, присаживайтесь, как себя чувствуете?» — Савиков пропустил мимо, как майский ветерок. Эти приемчики для фраеров. Давай, волкодав, берись за дело, посмотрим, что ты на руках имеешь.
— А что вы пол изучаете, Юрий, там ничего интересного нет, — сказал Гуров, выходя из-за стола, и занял любимую позицию у подоконника. — Или вам неловко смотреть в лицо человеку, которого взялись убить? Так не стесняйтесь, я таких перевидал и зла на вас не держу.
— Кого убить? — Савиков поднял голову, попытался изобразить удивление. — Не надо, начальник… Машину купил, чуял, что краденая, а мокрого не надо.
— Юра, можно на «ты» перейду? Не обидно?
— Валяйте, все едино.
— Что разрешил, спасибо, а что все едино — так глупости. — Гуров прошелся по кабинету. — Значит, такие дела, Юрий. Мне необходим человек, который дал тебе ручку с отравой и машину. И ты мне этого человека отдашь.
— Даже разговора не пойму, начальник. Я в камерах и зоне о вас наслышался, что самого высшего полета опер. А вы простой гоп-стопник! Неловко даже, — Савиков развел руками и осклабился, на изможденном лице наркомана сверкнули великолепные зубы голливудской кинозвезды. — Какая-то отрава! Да я при таком раскладе вообще больше ни одного слова не скажу.
— Ты мне этого человека отдашь, — бесстрастно продолжал Гуров, — так как положение у тебя безвыходное, а выход я тебе предложу неплохой. Ты, Юрий, чувствуешь себя нормально, соображаешь? Ты меня выслушай, потом отправишься в камеру, подумаешь, а к вечеру мы продолжим.
— И думать не стану, и разговору не будет, начальник!
— Значит, так, — Гуров вновь прошелся по кабинету, — сейчас на тебе лишь машина неизвестного происхождения — вес пустяковый. Отравленную авторучку тебе никто не предъявил. Однако она имеется, изъята с соблюдением всех юридических формальностей. На ней имеются твои пальчики, которые сняты, зафиксированы, оформлены. Ты заявишь, что ручка лежала в бардачке, ты ее взял и не знал, что она является смертельным оружием. Так? Прекрасно! Теперь внимание! — Гуров остановился у окна, помолчал, давая возможность преступнику сосредоточиться. — Я твое детское вранье записываю, затем приглашаю понятых и сажаю их вот на эти стульчики. Взгляни на стульчики, дурачок!
Савиков невольно посмотрел на стоявшие вдоль стены стулья.
— Я зачитываю понятым твои показания и говорю примерно так… — Гуров почесал в затылке, изобразил задумчивость. — Прошу вас, гражданин Савиков, протяните руку, а я распишусь на вашей ладони ручкой, которая была у вас изъята.
Савиков качнулся, чуть не упал со стула.
— Пойдешь на смерть, Юра? Не пойдешь! Откажешься! Я твой отказ зафиксирую, понятые бумагу подпишут, ручка со всеми документами будет приобщена к делу. И у тебя, Савиков, покушение на убийство с заранее обдуманным намерением. И по суду червонец особого режима как мечта. Ну до данного места мы добрались. У тебя по первой части возражений нет? Чего ты молчишь, икаешь, отвечай! Если есть, я готов тебя выслушать. Молчишь? Значит, возражений нет. — Гуров взял стоявший на подоконнике термос, налил в стакан крепчайшего, очень сладкого чая, сунул в безвольные руки Савикова. — Слушай, Юрка, а может, я не гоп-стопник и люди в зоне не зря обо мне трепались?
— Змей ты, — прошептал Савиков, отпил горячего чая.
— Ошибаешься. Я человек и сейчас докажу, что человек. Ты взялся меня убить, а я зла на тебя не держу. Почему? Я не Христос, когда меня бьют, другую щеку не подставляю. Но понять ближнего способен. Ты на игле сидишь, и мучения твои… — Гуров передернул плечами. — К делу, ты осознал, червонец я могу тебе оформить, не выходя из кабинета. Дальше ты рассуждаешь так. Люди в лагере жили, живут и будут жить. А если я менту серьезного человека отдам, то жизнь моя станет короче обыкновенной заточки. Человек серьезный, его арестуют, лагерный телеграф работает лучше городского, и жить мне до зоны, а то и в камере повесят. Мыслишь ты складно, только плохо меня знаешь. Ты мне отдашь человека, а я его пальцем не трону. Тебя с этой тачкой я отдаю следователю, но ведь потерпевшего нет, значит, и кражи нет. Покатают тебя, помуслякают дней несколько и выгонят, так как предъявить тебе нечего. Выходишь ты на волю, тебя обязательно встречают. Интересуются, как это ты вышел. Может, ссучился, сдал людей? Ты отвечаешь, что, кроме машины, ничего у ментов не было, а тачку привязать не сумели. Тогда интересуются: а перо где? Ты им, натурально, перо предъявляешь, только жало у него разбито. Ты поясняешь, что, когда опера тебя брали, ты успел перо в машину воткнуть, а обломки в карман сунуть. Натурально? Нет, Юрий, ты мне ответь, так будет натурально?
— Натурально, начальник. — Савиков допил чай, крутил стакан между пальцев. — Только в песне твоей есть одна нескладушка.
— Знаю я твою нескладушку, детская она, потому как мысли у тебя короткие. — Гуров рассмеялся и тоже выпил чаю. — Ты полагаешь, мол, отдам я менту своего человека, а мент, он и есть мент, и человека в момент загребут, меня, Юрика Савикова, на полную катушку и под нож. Такая нескладушка? Ты не молчи, я с тобой как с человеком разговариваю, изволь отвечать!
— Так, так! Я только пасть открою, и я твой с потрохами! И, окромя слов, ты мне ничего в руки дать не можешь. Потому скажу, что пел ты красиво и песню сложил высоко, а человека я тебе не отдам. Ты верно сказал — люди в лагере жили, живут и будут жить.
— Я сказал, что мне тот человек нужен, сказал, что ты мне его отдашь, значит, отдашь. Подними башку, взгляни на меня!
Савиков качнул головой, затем поднялся с трудом, выдохнул:
— Ну? Гляжу!
— Я кто? Я полковник Гуров Лев Иванович. Я свое имя больше двадцати лет строил! Я в законе! Мне люди не твоего полета верили. У меня среди твоих паханов должников как собак нерезаных! Ты полагаешь, я свое имя, кровью и потом построенное, из-за такой сопли, как ты и твой хозяйчик, враз порушу?
Гуров говорил негромко, но голос его словно материализовался, обрел плоть и бил, бил сильно. Савиков даже голову втянул в плечи, пригнулся, будто по нему стреляли.
— Я про совесть не говорю, для меня совесть — большая часть души, для тебя — звук пустой. Но если я слово нарушу, человека твоего повяжу, что будет? Люди скажут: Гуров Юрку Савикова взял, тот человека отдал. Так ведь Юрка битый и за просто так рот бы никогда не открыл. Значит, Гуров ему обещал, слово не сдержал, продал. Значит, Гуров не господин полковник, сыщик и человек чести, а мент поганый. Я тебе напоследок скажу — я не только вас, калек несчастных, я в жизни и министра ни одного не обманул.
